Танец на осколках мечты. Глава 13.

[503918]

Тех картинок, которые в моём понимании подошли бы к этой главе, мне так и не удалось найти. Ну нет в природе печального Ширануи в гражданке и Эбису (вообще в гражданке). Так что просто оставлю всё как есть, читайте, обсуждайте)))

Автор: _SHAMBALA_
Бета:  Амирам
Гамма:  Хасяндра
Жанр: драма, романс
Рейтинг: для этой главы PG-13
Пейринг: Какаши/Ирука; Генма/Эбису
Размер: макси
Статус: в процессе
Предупреждения: смерть персонажа
Предыдущие главы: Главы 1 - 12

Когда зазвонил телефон, Какаши уже удобно устроился на диване и погрузился в раздумья, сосредоточенно разглядывая потолок и ни на секунду не переставая думать о том, как ему не дать Ируке уйти из труппы и как вернуть их прежние отношения. Вставать и тянуться за ним к креслу не было никакого желания. Да и кто мог звонить в такое время? Но настойчивый аппарат никак не хотел успокаиваться, на третьем звонке пепельноволосый, выругавшись вслух, всё-таки поднялся и протянул за ним руку.
- Да, – раздражённо буркнул в трубку Хатаке.
- Какаши, ты где сейчас? – дрожащий от волнения голос хореографа заставил его полностью сосредоточиться на разговоре.
- Дома, а что случилось?

С трудом вникая в то, что срывающимся голосом говорил ему Ширануи, Хатаке метался по квартире в поисках брошенной наспех одежды. Буквально через несколько минут он уже подбежал к своему автомобилю, припаркованному на стоянке возле дома и, срываясь с места, направился в госпиталь.

Возле отдела регистратуры он встретил Ширануи, который не переставая ходил вдоль стойки, прижимая к уху телефонную трубку, и с кем-то разговаривал. Увидев Хатаке, Генма сказал своему телефонному собеседнику ещё несколько слов и, отключив, трясущимися руками спешно запихал аппарат в карман куртки.
- Ты быстро, а я…
- Где он? – тут же оборвал его постановщик.
- В операционной, говорят, операция предстоит длительная, когда закончится даже приблизительно не уточнили.
- А как узнать и у кого, ты уже спрашивал? В каком он состоянии? – нервно сжимая кулаки, Хатаке задавал вопросы один за другим.
- Да тише ты! Пока ещё ничего неизвестно, но чуть позже со мной обещал поговорить заведующий отделением и всё прояснить, – таким обеспокоенным, трясущимся и испуганным своего друга Ширануи ещё никогда не видел. Нужно было постараться хоть как-то успокоить его, пока он в таком состоянии не начал совершать каких-либо необдуманных действий в попытках выяснить что-то о состоянии Ируки.
- Чуть позже? Я с ним поговорю сам!
- Хорошо, ты сам с ним поговоришь, а теперь давай сядем и будем ждать, больше нам всё равно ничего не остаётся делать.
- Сядем? Но Ирука… Я хочу его увидеть, хотя бы ненадолго и…
- Какаши! Это реанимационное отделение! И сейчас Ируке делают операцию, сложную операцию. Тебя всё равно никто туда не пустит, это невозможно. А если будешь рваться, только помешаешь и всё усложнишь! Тогда даже здесь сидеть не позволят!
- Да… Я понял, – Хатаке медленно опустился на чёрный кожаный диван рядом с Ширануи. Наклонившись и обхватив голову руками, он стал еле заметно раскачиваться взад и вперёд, в тщетных попытках хоть как-то упорядочить метавшиеся в полнейшем беспорядке мысли.
Всё вокруг словно умерло, словно лишилось красок и запахов, которые мгновенно померкли, как только он услышал слова Генмы о произошедшей трагедии. То, что раньше постоянно окружало его и называлось жизнью, в одночасье перестало существовать. Теперь Хатаке находился словно в вакууме, как будто всё, что необходимо для его жизнедеятельности попросту изъяли, бесцеремонно и жестоко, заставляя его самого теперь задыхаться от боли и страха в безвоздушном пространстве.
Ничего подобного Какаши не мог себе представить даже в самом кошмарном сне, даже в самом наихудшем случае. Мизуки, конечно, всегда был редкостным мерзавцем, но чтобы вот так. Чтобы он оказался способным на убийство, а Какаши не сомневался в том, что он собирался именно убить Ируку, такого никто предположить не мог. Хотя, почему никто? Генма ведь предупреждал, только он видел вещи такими, какими они были на самом деле, а не оказался бестолковым, не задумывающимся о последствиях слепцом, в отличие от него самого.
Всё это. Всё, что произошло сегодня с Ирукой, произошло именно по вине самого Хатаке. Это он спровоцировал Мизуки, он подогрел его злобу до состояния слепой ненависти и ярости, он собственноручно толкнул его к Умино. И то, что он не мог предположить себе подобного исхода, не предвидел и даже вообще не задумывался, ни в коей мере его не оправдывало. По крайней мере, перед самим собой.
- Генма, как… – постановщик посмотрел на замершего рядом друга и с трудом выдавил из себя следующие слова. – Как ты там оказался и как всё произошло?
- Ты уверен, что хочешь это услышать именно сейчас? Может, сначала подождём врача и…
- Нет, я хочу знать, – оборвал его Хатаке, сверля тяжёлым взглядом.
- Ладно, хотя в подробностях я тебе ничего не могу расписать, я и сам их не знаю. Многое ещё предстоит выяснить и то…
- Генма! – Голос пепельноволосого был пронизан металлическими нотками. – Просто расскажи, – уже спокойнее проговорил мужчина.
- Я подъехал к дому Ируки. Сегодня вечером мы договорились, что я приду к нему, чтобы поговорить. О чём - ты, наверное, и сам догадываешься.
- О месте в труппе.
- Да, именно об этом. Так вот, я подъехал к его дому, припарковался у подъезда, а когда вышел из машины, сразу же услышал громкий голос, доносящийся откуда-то сверху, точнее, даже крики. Это был Мизуки - его мерзкий голос я узнаю где угодно. Я стал озираться по сторонам, задрав голову вверх, Ирукин балкон и кухонные окна как раз выходят на эту сторону дома. А когда нашёл, наконец, глазами нужное место, раздался крик самого Ируки и… Всё… Он упал метрах в пяти – шести от того места, где стоял я.
- А этот…
- Я не знаю, Какаши! Я кинулся к Ируке, пытался определить, жив он или нет, а сам в это время уже набирал номер скорой! Мне на тот момент не было дела до этого ублюдка! Я всё помню как в тумане! Мигалки, сигналы машин, скорая, полиция - это был кошмар наяву! Единственное, что запомнил отчётливо, это то, что на вызов вместе с другими полицейскими приехал как раз мой знакомый - Шиоки. Мы с ним жили раньше по соседству, общались довольно часто.
- Но, ты ведь сказал, что его арестовали и…
- Да, я об этом уже по дороге сюда узнал, мне Шиоки позже перезвонил. Когда Умино забирала машина скорой помощи, я следом за ним сюда направился, сразу, как меня опросили. И как оказалось, Мизуки из квартиры Ируки так никуда и не вышел, не попытался сбежать. Они его там и нашли, сидящим на балконе. Уж не знаю, что там с ним произошло, почему он уйти не захотел, времени ведь предостаточно было. Это я теперь, немного отдышавшись, понимаю. Пока скорая приехала, пока полиция, минут пятнадцать прошло, не меньше. Ну, мне так кажется, по крайней мере, – Ширануи напряжённо выдохнул и, закрыв глаза, облокотился на спинку дивана. Вопреки обыкновению, у него во рту не было его неизменной зубочистки.
Время словно замерло. Хатаке уже не мог с уверенность сказать, сколько часов они просидели на этом чёртовом диване ожиданий. Не час, не два… больше, значительно больше. Или так просто казалось из-за невыносимого напряжения. С каждой минутой удерживать себя на месте становилось всё сложнее. Немыслимо хотелось вскочить и пойти в операционную, даже не пойти, побежать сломя голову! Не обращая внимания на запреты и удерживающие руки, ворваться туда. К нему…
Туда, где сейчас он один, искалеченный и уязвимый. Все эти люди в белых халатах никогда не внушали доверия постановщику. Они словно холодные бессердечные медицинские инструменты. С равнодушными лицами, бесстрастными голосами. Им всё равно, кто сейчас лежит там, под светом ламп, они просто делают своё дело, как всегда.
Хотя… Наверняка, это не так, не совсем так, по крайней мере. Благодаря этим людям в живых остаётся множество людей каждый день, каждый час, каждую минуту. Просто его лично восприятие мешает непредвзято смотреть на них. В памяти так некстати всплывает лишённое эмоций лицо врача. Врача, который вышел тогда из палаты и сообщил им с матерью, что отца больше нет. Отец перенёс тяжёлую операцию на сердце и… через четыре дня умер. А ему, Какаши, было тогда ещё слишком мало лет, чтобы понять всё должным образом, а мать не в силах была объяснить, и оставалось лишь самому мучиться в поисках истины, где-то там, в глубине подсознания.
Время прошло, сейчас Хатаке уже не был маленьким мальчиком и всё прекрасно понимал, понимал правильно. Тогда у отца просто не было шансов. И тот самый врач с холодным лицом на самом деле отчаянно цеплялся за любую, даже самую малейшую возможность продлить жизнь своего пациента, но не сумел. Не сумел, но нашёл в себе силы выйти к родным и сказать им, что дорогой для них человек уже никогда не будет рядом с ними. На самом деле тот доктор не был равнодушным или бесчувственным, ему было неимоверно больно и горько за ещё одну потерянную жизнь. Жизнь, которой он не смог дать второй шанс.
А сейчас… Сейчас страх овладел Какаши с новой силой. Вздрагивая от каждого шороха, он судорожно сжимал кулаки, боясь услышать шаги. Шаги того, кто подойдёт к нему с таким же лишённым эмоций лицом и скажет…
- Ширануи – сан, – в нескольких шагах от дивана, на котором они сидели, стоял врач. Представительный седовласый мужчина в очках, держащий в руках толстую папку с бумагами, наверняка был заведующим отделением. – Пройдёмте в мой кабинет.
- Я пойду с вами, – Хатаке быстро поднялся с дивана и направился в сторону ожидающего доктора.
- Но мы договаривались о беседе с вами, – мужчина лёгким жестом поправил спадающие очки и посмотрел на хореографа.
- Ничего страшного, – поспешил прояснить ситуацию Генма, – этот человек для Ируки, пожалуй, самый близкий. Кому, как ни ему выслушать все подробности о его состоянии.
- Как будет угодно, – спокойно отозвался доктор. – Проходите, молодой человек, – и, открывая дверь, немного отстранился, пропуская Хатаке внутрь.

В кабинете заведующего отделением всё разительно отличалось от того, что можно было увидеть в общем коридоре, регистрационном отделе и приёмной. От навязчивого белого, стерильного не осталось и следа. Обстановка была выдержана в мягких тонах зелёного, повсюду, чуть ли ни на каждом квадратном метре, были расставлены всевозможные кадки и горшки с растениями. Создавалось впечатление, что попал в зимний сад, а не в кабинет врача.
Какаши прошёл и по приглашению седовласого мужчины сел в кресло, располагающееся аккурат напротив рабочего стола.
- Со мной хотел поговорить Ширануи – сан изначально, но, если он утверждает, что вы более близкий человек для моего пациента, то претензий у меня нет, всю необходимую информацию я передам вам. Ведь, как я понял, родственников у пострадавшего нет?
- Нет. Его родители погибли, когда он был ещё ребёнком, а все остальные, если такие и имеются, живут далеко за пределами Осаки, – спокойно ответил пепельноволосый.
- Понятно, тогда к делу, – седовласый мужчина сел за свой стол и, открыв какую-то папку с бумагами, стал бегло просматривать её, готовясь к разговору. – Умино Ирука, двадцать три года, уроженец Осаки. Думаю, официальные подробности мы опустим, вы и так всё о нём знаете в этом плане.
- Конечно, можно сразу к делу, – Хатаке напрягся и замер в кресле, пристально глядя на человека в белом халате.
- Итак, пациент Умино Ирука. При падении с высоты произошли переломы костей обеих стоп, костей голеней со смещением, а также переломы костей малого таза, осложнённые разрывами связок тазобедренных суставов. Имеются повреждения внутренних органов, ушиб позвоночника и, ко всему прочему, наблюдается сотрясение мозга, ввиду черепно-мозговой травмы, наступившей, по всей видимости, ещё до падения. Операция по восстановлению функций опорно-двигательного аппарата, проходившая в течение четырёх часов двадцати минут, считается вполне успешной.
Хатаке слышал голос заведующего реанимационным отделением словно во сне, словно через зыбкую дымку голосов и шорохов, не перестающих звучать у него в голове. С трудом вникая в сказанные слова, он силился осмыслить всё услышанное и правильно понять.
- И что… дальше? – проговорил пепельноволосый срывающимся голосом. – Когда можно будет его увидеть? И что теперь с ним станет, после выздоровления? Он вернётся к обычной для него жизни? Сможет заниматься тем же, чем и прежде?
- Смотря что вы, молодой человек, подразумеваете под этим самым «чем прежде», – недрогнувшим голосом отозвался седовласый.
- Я… Он танцор. Танец - это всё для него, – немного замешкавшись, отозвался Хатаке.
- Танцор? Очень плохо. Плохо для него. Точнее, для него с его будущими возможностями.
- Что вы хотите сказать, доктор? – Какаши словно в пустоту произнёс эти с трудом срывающиеся с языка слова.
- Я хочу сказать, что ваш друг теперь, даже при самом наилучшем исходе для него, учитывая все сопутствующие сложности и тяжесть полученных травм, не сможет даже просто ходить без очевидной, явно выраженной хромоты. А уж о танцах не может быть и речи. И это, смею заметить, будет возможным лишь спустя длительный и мучительный реабилитационный период, который ему придётся пройти. Поначалу, в течение нескольких месяцев, не меньше, он не сможет даже просто передвигаться без помощи специальных средств, облегчающих эту задачу. Впоследствии, конечно, приспособится и будет даже в состоянии обходиться без помощи окружающих, но… До этого момента пройдёт очень много времени, поверьте мне. А уж о том, что вы сказали, ему останется только мечтать. Инвалидность тяжёлый крест, очень немногие спокойно принимают это и сразу же воспринимают сложившуюся ситуацию как данность. Но в данном случае надеяться на что-то большее бессмысленно. Ему и так очень сильно повезло - позвоночник не пострадал. Большинство людей остаются прикованными к постели после такой тяжелейшей травмы.

Хатаке больше не слушал того, что ещё говорил ему врач. Зачем? Ведь всё самое главное уже было сказано. Ирука обречён… Обречён на ограниченную в движении жизнь. Жизнь, в которой не будет места его мечте – танцу…
Это всё равно, что он умер. Умер и родился вновь, не в состоянии сделать твёрдый шаг, не в состоянии дотянуться до того, что было столь близким и необходимым. Весь смысл его жизни теперь стал для него недосягаем. Он… Он теперь даже ходить не сможет нормально, не то что танцевать. А танец был для него всем: душой, чувством, искрой, которая давала силы и заставляла идти вперед, не оборачиваясь и не задумываясь, просто единым целым с его неугасаемой жаждой жизни и веры в лучшее. Не имея возможности танцевать, он всё равно умрёт… Пусть в душе, оставшись рядом с теми, кому он дорог и необходим, он всё же будет мёртвым…
Какаши понимал это сейчас как никогда ясно и отчётливо. Мир Ируки рухнул, просто перестал существовать. Мир его Ируки никогда уже не станет прежним. Единственное, что он решил в это мгновение для себя самого, это то, что никогда, ни при каких условиях, что бы ни случилось, он не оставит Умино одного. Никогда не оставит. Теперь они неразрывно связаны, связаны навек невидимыми, крепкими узами судьбы, что так жестоко обошлась с ними. Да что с ними! О себе Какаши даже и не думал! Всё его сознание занимал только Ирука.
Ведь по его вине произошёл этот безумный случай. Ведь только из-за него и его небрежного отношения к жизни и к действительности в целом, Ирука пострадал так сильно. Настолько, что теперь уже никогда не сможет воплотить в жизнь то, что было предназначено ему судьбой. Никогда… Никогда он не сможет уже быть самим собой, никогда не сумеет сделать всего того, что хотел, никогда… Никогда! Никогда! Никогда! Чёртово мерзкое слово! Сколько же боли в нём и безысходности. Сколько страха и отрицания того, что когда-то звалось мечтой, или даже просто желанием…

Сколько времени занял их разговор, сколько минут или часов он находился в этом зелёном уголке, дышащем смертью и безысходностью, Хатаке не знал. На ватных ногах Какаши вышел из кабинета заведующего отделением, словно оглушённый, не соображающий ничего, он просто плыл, перемещаясь в пространстве. В голове только глухим отзвуком звучали страшные слова: «никогда», «не сможет», «всё в прошлом», «только мечтать».

Выйдя в коридор и сделав несколько шагов в сторону того самого дивана, на котором прошли его самые страшные минуты и часы ожидания, Какаши замер.
Возле регистрационной стойки, белый как мел, прижимая трясущимися руками к груди телефон, стоял Ширануи. Напротив него, держа руки в карманах и старательно опуская глаза, стоял его знакомый полицейский, Шиоки, кажется.
Ускорив шаг, Хатаке приблизился к молодым людям.
- Генма, что…
- Эбису… – глухим мёртвым голосом отозвался хореограф. – Эбису, он… - Генма запнулся и, перестав говорить, молча опустился на пол. Сидя на полу, мужчина поджал ноги и, обняв их руками, притянул к себе.
Чрез секунду послышались несдерживаемые хриплые рыдания. Ширануи закрыл руками лицо, словно стараясь отгородиться от всего постороннего, силясь остаться с самим собой наедине.
- Генма! Что случилось? – Хатаке будто резко вынырнул из своего собственного омута боли и всеми силами старался понять, что происходит с его другом.
- Он разбился, – словно из небытия прозвучал голос стоящего рядом полицейского. – Не справился с управлением, машина вылетела на обочину. Прямой удар в дорожное ограждение и…
- И что? – Какаши непонимающе смотрел на понурого молодого человека.
- И всё. Травмы, несовместимые с жизнью. Он скончался ещё до прибытия скорой…

Тишина… Такой оглушающей, давящей со всех сторон тишины ему никогда ещё не приходилось слышать. Слышать. Именно слышать. Эта зловещая тишина была осязаемой, казалось, за неё можно ухватиться, сделав над собой усилие, содрать этот чёртов мучительный плен, освобождая измученные души от непосильных страданий.
- Генма… – словно в бреду прошептал Какаши. – Генма, как же так…

- Он ехал сюда, в больницу, – с трудом выдавливая из себя слова, проговорил Ширануи. – Мы ведь с ним только что, почти только что говорили по телефону, – хореограф замолчал, всхлипывая и давясь сдерживаемыми рыданиями.
- Это был несчастный случай. Просто… Сегодня всё как-то странно происходит. Сначала тот парень, которого выбросили с балкона, знакомый Ширануи – сана, а теперь и Эбису, его возлюбленный, – молодой полицейский снова замолчал, тщательно подбирая слова. – Я такого никогда ещё не видел, чтобы у одного человека столько несчастий за один день произошло, даже не за день, а за несколько часов. Ведь мы с ним только что у того дома разговаривали, он был просто сам не свой, так переживал за того человека. А тут ещё и это… И надо же мне снова в этом патруле оказаться, пришлось эту новость Ширануи – сану рассказывать… – парень умолк, по его опущенным плечам и лёгкой дрожи можно было понять, что ему совсем нелегко давались возложенные на него сегодня обязательства.

- Где он? – сдавленным, чужим голосом спросил сидящий на полу хореограф.
- В морге, Ширануи – сан.
- Мне нужно туда, нужно всё узнать и обо всём договориться. Его родные четыре года назад переехали в Америку, поэтому смогут добраться сюда только спустя некоторое время. Нужно самому, я поеду и…
- Генма, – тихим, уверенным голосом прервал его Хатаке. – Сам ты никуда не поедешь, не дури, я тебя отвезу, – понимая, что в таком состоянии его друг не способен на адекватные действия, а садиться за руль было бы просто самоубийством, Какаши решил всё-таки ненадолго покинуть больницу и помочь всем, что от него будет зависеть.
- Хорошо, – словно сквозь сон, полностью отрешившись от действительности, отозвался Ширануи. – А Ирука? Ты ведь…
- Врач сказал, что к нему раньше, чем через сутки всё равно никого не пустят, и то, только если состояние на тот момент будет стабильным. Я, конечно, в любом случае попаду к нему, чего бы мне это ни стоило, но сейчас мы должны поехать… туда, – Какаши запнулся, слово «морг» оказалось неимоверно сложным, произнести его он так и не смог себя заставить.
Генма встал с помощью протянутой руки постановщика и, посмотрев на него пустым взглядом полных слёз глаз, молча развернулся и пошёл к выходу. Хатаке и молодой полицейский двинулись за ним следом. По дороге к машине Шиоки объяснил, в какой именно морг увезли тело Эбису и, попрощавшись, быстро пошёл к патрульной машине, припаркованной возле больничного корпуса.

Всю дорогу они ехали молча, да и слова были абсолютно ни к чему. Каждый был погружён в свои собственные мысли, пытаясь осознать и принять всё произошедшее за этот, без сомнения, самый тяжёлый для обоих вечер.
Лишь изредка, выныривая из тягостных раздумий для того, чтобы сориентироваться на местности и выбрать верную дорогу к моргу, Хатаке всматривался в искажённое болью потери лицо друга. Теперь Генма уже никогда не станет прежним, часть его самого сейчас медленно и мучительно умирала, следуя по пятам за любимым человеком. Нет, он очень сильный человек, и в том, что с его стороны не стоило ожидать каких либо безрассудных действий, вроде попытки самоубийства, постановщик был уверен. Но то, что эта потеря навсегда лишит его друга той жизненной энергии и силы, которой он обладал в изобилии и, не задумываясь, делился ею с ближними, Какаши не сомневался. Столько боли и немыслимых, всепоглощающих страданий было сейчас в глазах сидящего на пассажирском сидении человека. В глазах, в которых в одночасье погасла жажда жизни, оставляя за собой лишь еле заметный отблеск. Опустошающий, холодный отблеск, с каждой секундой угасающий, подавляемый безмерной тоской и отчаянием.
Его самого сейчас разрывало изнутри на части, казалось, что каждый вдох отдаётся в груди тупой, мучительной болью. И сердце… Оно словно сжималось, то заходясь в бешеном безумном ритме, норовя вырваться из груди, то замирало, почти останавливаясь, заставляя при этом задыхаться. Мысли стремительно проносились в голове, путались, сменяли одна другую с невероятной скоростью, будто пытаясь вовсе лишить разума и без того помутившееся сознание.
Нельзя! Нельзя сейчас погружаться в свой внутренний мир, отрешаясь от действительности. Нельзя оставлять Генму одного в таком состоянии. Ведь… Ведь ему гораздо хуже и тяжелее сейчас. Эбису погиб, а Ирука жив.
Жив… Если таким громким словом можно будет назвать его будущее существование. Существование, потому что для Умино оказаться не в состоянии танцевать равносильно смерти. В этом Какаши убедился ещё тогда, когда впервые увидел его на танцевальной площадке студии, во время соревнований. Ирука всего себя отдавал танцу, искренне, без остатка, в некотором роде это даже вызывало странные, смешанные чувства, схожие с ревностью. Что ж, теперь для этих чувств больше не будет повода. Никогда больше Умино не сможет заниматься тем, что любил в жизни больше всего. А ведь его, Какаши, он тоже любил, за что и поплатился. Теперь вспоминать о произошедшем ранее, об их ссоре, было ещё тяжелее.
Каким же он был дураком, какой же бездушной, бесчувственной сволочью предстал тогда перед единственным человеком, который открылся ему и доверился, разбив все, что было между ними, растоптав и унизив в свойственной его грёбаному величеству манере. Как же сейчас Хатаке ненавидел себя! И не сомневался, что у Ируки нет повода относиться к нему по-другому, он вполне заслужил самую лютую ненависть к себе по собственной воле.
Какая жестокая насмешка судьбы! Показать то, что может быть твоим, настоящим, самым ценным, а потом просто взять и забрать это. Да и не судьбы вовсе, а его собственных рук дело. Ведь он сам предал Ируку, по своей собственной дурости и беспринципности потерял любимого человека. Теперь Какаши мог легко и свободно признаться себе в том, что он любит Умино, всегда любил, только был настолько глуп и, как всегда, неприступен и своенравен, что не сразу осознал это, считая, что ничего особенного в их отношениях нет. А теперь… Теперь поздно. Теперь он всё разрушил собственными руками, принеся лишь страдания и горе.
Ведь именно из-за него, из-за его идиотского желания посильнее зацепить, унизить, растоптать, Мизуки в порыве ярости пошёл на преступление. Можно сказать, что Хатаке сам толкнул его на убийство. Хотя прекрасно знал, какой тот вспыльчивый и злопамятный человек, не приемлющий ничего и никого, кроме себя самого и, соответственно, ожидающий к себе особого отношения. Нет ведь, хотел отыграться за все, что было раньше, хотел намеренно побольнее задеть и выкинуть из кабинета, словно шавку бродячую.
И вот итог…
Ирука в тяжёлом состоянии, неизвестно даже, на что можно будет надеяться в итоге, и будет ли невозможность танцевать единственным тяжким последствием этой беды.
Эбису… Эбису больше нет. Он умер, так и не доехав до больницы, так и не увидев своего лучшего друга, к которому нёсся, сломя голову, узнав о случившемся.
Генма. Генмы тоже больше нет. Нет того человека, которым он был до наступления сегодняшнего вечера и никогда больше не будет. Генма тоже умер теперь, по-своему, навсегда лишившись самого дорого в жизни.
И во всех этих трагедиях виноват лишь он один. Сам Какаши, пусть и косвенно, спровоцировал ситуацию, которая повлекла за собой столь тяжёлые последствия. И оправдываться или отрицать это Хатаке не собирался, даже перед самим собой. И то, как примут теперь его, как будут относиться и смогут ли простить те люди, которым он принёс столько боли, будет его наказанием. Будет тем, что никогда не исчезнет, никогда не сотрётся из памяти, въедаясь намертво, до конца его собственных дней. И это правильно. Это достойный итог его жизни, в которой раньше не было места ни совести, ни пониманию, ни любви и заботе о дорогих людях. Да и самих дорогих людей не было, не считая Ширануи. А теперь вот их снова не будет, по мановению его «лёгкой» руки.

Неизвестно, к лучшему или к худшему, но Генме пока не позволили увидеть тело Эбису.
К работе медицинские эксперты смогут приступить только утром, а до их осмотра к телу никого не допускают.
Труп предстоит тщательным образом изучить и осмотреть на предмет выявления алкоголя в крови и наркотических веществ, затем описать полученные повреждения, определить, какие из них привели к смерти, и так далее и тому подобное. В общем, молодой патологоанатом мог бы ещё долго распространяться о тонкостях своей работы, но Хатаке решил, что всего этого его другу слышать абсолютно не нужно и, намеренно оборвав словоохотливого мужчину, повёл Ширануи в сторону располагающегося здесь же салона ритуальных услуг. Но, к сожалению, в столь поздний час их встретила только запертая дверь с графиком работы, доступно поясняющим, что рабочий день начнётся не ранее, чем через два часа. Только задумавшись над этими подсчётами, Какаши обратил внимание на то, что уже почти рассвело. Нужно было помнить о времени, хотя бы для того, что бы в этот тяжелейший момент никуда не опоздать и сделать всё вовремя.
Ехать домой Генма наотрез отказался, словно в бреду повторяя, что в любую минуту завершится работа экспертов и его пустят к Эбису.
- Генма, они ведь ещё и не начали даже, их вообще ещё на рабочих местах нет, время только шесть часов утра, рано ещё слишком.
- Всё равно. Никуда не поеду, если хочешь, езжай, отдохни, а я здесь останусь, подожду, – с отсутствующим видом отозвался хореограф. Он уже минут пятнадцать сидел и, не мигая, смотрел на двери морга.
- Хорошо, как скажешь. Только я никуда не поеду, а останусь с тобой. Сделаем всё вместе, и после я тебя заброшу домой, а сам вернусь в больницу.
- Спасибо, Какаши, – вдруг едва заметно ожившим голосом ответил Ширануи. Пепельноволосый даже слегка дёрнулся от резкой перемены в состоянии и тоне. – Тебе ведь нужно сейчас рядом с Ирукой быть, а ты тут со мной нянчишься…
- Ты о чём вообще говоришь! – Хатаке прервал речь хореографа. – Эбису для меня тоже далеко не чужой человек был, хоть мы и не особо с ним общались, сам знаешь, не любил он меня. И был прав, было за что. Только ты один всегда рядом был, только ты, помимо меня внешнего, ещё и меня внутреннего видел и знал. Вру, не только ты, Ирука тоже в меня поверил… – Какаши замер, переводя дыхание и собираясь с духом. – За что и поплатился… Все вы поплатились…